ВП госпиталь № 746
ВАЛЕРИАН КОНСТАНТИНОВИЧ КВЕРЕНЧХИЛАДЗЕ
В годы Великой Отечественной войны был заместителем начальника госпиталя № 746 по медицинской части и ведущим хирургом госпиталя. Член КПСС с 1940 года. Награжден орденом Отечественной войны И степени, орденом Красной Звезды, семью медалями. Сейчас—доктор медицинских наук, заслуженный деятель науки Грузинской ССР, консультант кафедры хирургии Тбилисского медицинского института. В Ленинграде в Военно-медицинском музее хранится отчет о работе госпиталя № 746. В нем указаны цифры—когда и сколько раненых мы приняли, какую оказывали помощь, скольких вернули в строй, скольких эвакуировали в тыловые госпитали. За этими цифрами стоят тысячи людских судеб, неимоверный труд медиков, отвага и терпение бойцов. За ними стоят четыре года напряженной фронтовой жизни авторов этих строк. Формирование госпиталя началось на второй день войны—23 июня 1941 года в Ереване. А первое настоящее боевое крещение коллектив получил при участии в десантной операции советских войск на Крымском полуострове. Ранним утром 31 декабря 1941 года десантная группа госпиталя погрузилась на пароход «Кубань», который взял курс на Феодосию. Разворачивать работу пришлось под непрерывными бомбежками и обстрелами. Но мы знали—наше место здесь, и, значит, надо выстоять! За 15 феодосийских дней и ночей госпиталь принял полторы тысячи раненых бойцов и командиров. Не успевшие эвакуироваться врачи и медицинские сестры городской больницы помогали нам, но все равно приходилось сутками не отходить от операционных столов. У хирургов отекали ноги, опухали от напряжения глаза... А артиллерийский обстрел и бомбежки все усиливались. И случалось, что от взрыва, от осколка снаряда мы теряли раненого, только что спасенного сложнейшей операцией, теряли своих товарищей. Поступил приказ—передислоцироваться в село Марфовка. Но бомбили и Марфовку. Порой нам казалось, что вся вражеская авиация и артиллерия нацелены только на это когда-то цветущее и красивое, а теперь разрушенное крымское село. 9 мая 1942 года над Марфовкой разгорелся ожесточенный воздушный бой. Наши славные соколы атаковали намного превосходящие силы противника. Бой был выигран, но непрерывная бомбежка почти разрушила госпиталь. Пришлось перевязывать раненых и даже оперировать под открытым небом, в уцелевших крестьянских домах, использовать каждый уголок под крышей... Положение усложнялось буквально с каждым часом. В западной части села, всего в двух километрах от нас, высадился фашистский воздушный десант, захвативший аэродром. Ближе к фронту, чем наш госпиталь, теперь уже не было ни одного медицинского подразделения. Раненые продолжали поступать большим потоком, и по мере оказания помощи их надо было срочно эвакуировать. Бездорожье, недостаток горючего, отсутствие боевого . прикрытия, близость врага делали эту задачу, казалось, неосуществимой. К вечеру почти весь транспорт госпиталя мы использовали для эвакуации первой партии раненых. Как быть с остальными? Времени оставалось в обрез, нельзя было ждать ни минуты. А тут еще к ночи резко изменилась погода, пошел проливной дождь с ураганным ветром, и на главной дороге из Марфовки образовалась целая река... Политработники и врачи вышли с фонариками в руках на перекрестки, останавливая каждую машину, каждую крестьянскую подводу. К рассвету удалось таким образом эвакуировать раненых из второго и третьего отделений. Оставалось первое отделение—тяжелораненые.
Главная шоссейная дорога была уже занята, воинские части уходили в тыл. Фашисты могли в любую минуту взять Марфовку. Решение коллектива было единодушным: спасем раненых или погибнем вместе с ними! Первыми этот клич бросили коммунисты, к ним без колебаний присоединились все. Кто-то вспомнил о большом складском помещении в северной части села, где еще шли бои. Решили закрепиться там. И снова группа бойцов отправилась на поиски транспорта, а мы начали перетаскивать раненых своими силами, то есть на собственных спинах, на. руках. Тяжко было идти с такой ношей по неровной, скользкой, размокшей от дождя дороге.
Тяжко было и раненым: каждый наш шаг, каждое движение причиняли им нестерпимую боль, но они знали, что эта необычная эвакуация требует тишины, и скрипели зубами, кусали губы, но молчали. А для каждого из нас этот тяжело дышавший в затылок, заливавший наши гимнастерки своей кровью человек становился в эти минуты роднее брата... К тому времени, когда фашисты с запада вошли в Марфовку, все раненые уже были в относительно безопасном месте, и мы сумели переправить их в тыл. Не бросили мы и погибших-—похоронили с воинскими почестями, только без салюта: обстановка не позволяла. А сами, разбившись на группы по два-три человека, стали двигаться в предписанном нам направлении—к совхозу «Мариенталь». Шли под бомбежками, под пулеметным огнем. К утру 12 мая коллектив госпиталя был снова в сборе и приступил к работе. Нам отвели здание школы. От разрывов бомб сотрясались стены, вылетали оконные стекла. Чтобы во время операции куски штукатурки не упали на операционную рану, стали натягивать над операционным столом простыню—простейшее изобретение, не раз применявшееся всеми прифронтовыми медиками. Но скоро и простыня перестала спасать, пришлось перенести операционную в подвал... Мы были в кольце: впереди—море, позади—враг. Но славные наши моряки героически отбивали непрерывные атаки гитлеровцев, грудью закрывали нас. Несколько раз за это время госпиталь передислоцировался, но медики не переставали оказывать помощь раненым. В ночь с 16 на 17 мая нам было предписано переправиться на Таманский полуостров. К порту окольными дорогами вел нас проводник, местный житель. Хочется вспомнить добрым словом и его и тех, кто давал нам свои подводы для раненых: ведь они рисковали жизнью! Прибыл баркас. На него погрузили в первую очередь тяжелораненых. Теперь надо было ждать парохода, а он не появлялся.
Мы с тревогой смотрели на постепенно светлевшее весеннее небо—с рассветом нас могли обнаружить гитлеровцы. Наконец, из тумана стал вырисовываться силуэт судна. Грузились так быстро, как только это было возможно. И только когда на берегу не осталось уже ни одного раненого, на борт поднялся персонал госпиталя. Спасены? Оказывается, еще нет. Не успел пароход отчалить, как на него обрушился шквал минометного огня. Появились пробоины, в трюмы хлынула вода, на палубе вспыхнул пожар. Судно стало крениться. Матросы кинулись заделывать пробоины, а мы все, включая и легкораненых, вступили в схватку с огнем.