Вывод можно сделать следующий — фашистская Германия, это квинтэссенция праворадикализма, антикоммунизма, антигуманизма, явление это реакционно, антипрогрессивно и антиреволюционно. Для нас сегодня германский фашизм является образцом, примером, формулой влияния монополистического капитала на государство и общество, а также подчинения своим финансовым интересам государства и общества. Германский фашизм был порождением монополистического капитала. Он пришёл к власти и утвердился благодаря международной империалистической реакции. Как и любой другой фашизм, гитлеризм был открытой террористической диктатурой наиболее реакционных империалистических сил. Главная задача, которую ставил перед фашизмом международный империализм- это война, за спинами «доблестных бойцов» вермахта и эсэсовских палачей стояли германские промышленники и банкиры, они поставили на службу гитлеровской агрессии весь экономических потенциал Германии, они соучастники самых страшных преступлений в истории человечества, именно они руками гитлеровских бандитов, умерщвляли сотни тысяч людей, проводили чудовищные опыты, доводили миллионы угнанных в рабство до полного физического истощения, а затем убивали их в газовых камерах, отравляющий газ для которых поставлял один из могущественных монополистических объединений «ИГ Фарбениндустри».

Эта история очень поучительна и современна. Она призывает пролетариат к бдительности, ведь сегодня эта зараза снова распространяется по планете. Распространение фашизма сегодня гораздо опасней, потому что страны Советов у нас за спиной нет, опереться пролетариату в своей борьбе не на кого, рабочее движение может расчитывать только на свои силы, поскольку Коминтерна сегодня тоже нет. Коминтерна нет, а вопрос о консолидации сил в борьбе с нарастающей фашистской угрозой уже есть. Если фашизм застанет рабочее движение в нынешнем состоянии, то он не встретит никакого сопротивления, Украина тому подтверждение. В России, как и на Украине силы реакции значительны. С тех пор как Союз распался, в каждой из республик буржуазия растит и множит армию «штурмовиков», Россия не исключение, вся коллаборантская, белогвардейская, монархическая, националистическая нечисть, стремительным потоком хлынувшая в страну в 90-е, здесь освоилась, укрепилась и уже давно, как мы видим, оказывает влияние на идеологическое воспитание граждан. Нет понимания в обществе сегодня, что фашизм не обязательно должен принять форму фашизма 40-х годов двадцатого века, что он не будет иметь внешнее сходство с гитлеризмом, что даже называться он не будет фашизмом, что некоторые даже не заметят его приход, а кто-то будет  рад этому.


Борьба с фашизмом, победа и тем более судебный процесс над ним, стали возможны только благодаря участию СССР, к сожалению без Союза Советских Социалистических Республик повторить такой процесс невозможно. Нюрнберг, Потсдам, ООН, все это состоялось только лишь по тому, что союзники вынуждены были считаться с военной силой которую представляла Красная Армия. Как же их это тяготило. Вспоминая Потсдамскую конференцию Черчилль в своих мемуарах пишет:

«17 июля пришло известие, потрясшее весь мир. Днем ко мне заехал Стимсон и положил передо мной клочок бумаги, на котором было написано: «Младенцы благополучно родились». Я понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее.
«Это значит, - сказал Стимсон, - что опыт в пустыне Нью-Мексико удался. Атомная бомба создана»...
Так, значит, вот что даст возможность быстро закончить вторую мировую войну, а пожалуй, и многое другое...
Кроме того, нам не нужны будут русские. Окончание войны с Японией больше не зависело от участия их многочисленных армий в окончательных и, возможно, затяжных боях. Нам не нужно было просить у них одолжений.
Через несколько дней я сообщил Идену: «Совершенно ясно, что Соединенные Штаты в настоящее время не желают участия русских в войне против Японии».
( Генри Стимсон — Военный министр США, возглавлял комиссию по применению атомной бомбы )
«На следующий день, 24 июля, после окончания пленарного заседания, когда мы все поднялись со своих мест и стояли вокруг стола по два и по три человека, я увидел, как президент подошел к Сталину и они начали разговаривать одни при участии только своих переводчиков. Я стоял ярдах в пяти от них и внимательно наблюдал эту важнейшую беседу. Я знал, что собирается сказать президент.
Важно было, какое впечатление это произведет на Сталина. Я сейчас представляю себе всю эту сцену настолько отчетливо, как будто это было только вчера. Казалось, что он был в восторге. Новая бомба! Исключительной силы! И может быть, будет иметь решающее значение для всей войны с Японией! Какая удача! Такое впечатление создалось у меня в тот момент, и я был уверен, что он не представляет всего значения того, о чем ему рассказывали. Совершенно очевидно, что в его тяжелых трудах и заботах атомной бомбе не было места. Если бы он имел хоть малейшее представление о той революции в международных делах, которая совершалась, то это сразу было бы заметно.
Ничто не помешало бы ему сказать:
«Благодарю вас за то, что вы сообщили мне о своей новой бомбе. Я, конечно, не обладаю специальными техническими знаниями. Могу ли я направить своего эксперта в области этой ядерной науки для встречи с вашим экспертом завтра утром?»
Но на его лице сохранилось веселое и благодушное выражение, и беседа между двумя могущественными деятелями скоро закончилась. Когда мы ожидали свои машины, я подошел к Трумэну.
«Ну, как сошло?» - спросил я.
«Он не задал мне ни одного вопроса», - ответил президент.
Таким образом, я убедился, что в тот момент Сталин не был особо осведомлен о том огромном процессе научных исследований, которым в течение столь длительного времени были заняты США и Англия и на который Соединенные Штаты, идя на героический риск, израсходовали более 400 миллионов фунтов стерлингов».

Опровергая эту версию, Г. К. Жуков в своих воспоминаниях восстанавливает истину:
«В ходе конференции глава американской делегации - президент США Г. Трумэн, очевидно с целью политического шантажа, пытался повести на И. В. Сталина психологическую атаку.
Не помню точно, какого числа, в ходе конференции после одного из заседаний глав правительств Г. Трумэн сообщил И. В. Сталину о наличии у США бомбы необычайно большой силы, не назвав ее атомной бомбой. Но это сообщение не удивило И. В. Сталина, так как из просочившихся сведений ему было известно о том, что американцы вели усиленную работу над атомной бомбой.
В момент этой информации, как потом писали за рубежом, У. Черчилль впился глазами в лицо И. В. Сталина, наблюдая за его реакцией. Но тот ничем не выдал своих чувств, сделав вид, будто ничего не нашел в словах Г. Трумэна. У. Черчилль, как и многие другие английские и американские авторы, потом утверждал, что, вероятно, И. В. Сталин не понял значения сделанного ему сообщения.
На самом деле, вернувшись с заседания, И. В. Сталин в моем присутствии рассказал В. М. Молотову о состоявшемся разговоре с Г. Трумэном. В. М. Молотов тут же сказал:
- Цену себе набивают. И. В. Сталин рассмеялся:
- Пусть набивают. Надо будет переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы.
Я понял, что речь шла о работе над атомной бомбой.
Тогда уже было ясно, что правительство США намерено использовать атомное оружие для достижения своих империалистических целей с позиции силы».

 

Империалистические державы недолго сохраняли монополию в области атомного оружия, в итоге и их «атомная дипломатия» потерпела крах.
Вспомнив Потсдамскую конференцию нельзя не упомянуть один очень важный вопрос, а именно наличие в послевоенной Европе фашистского режима Франко, отношение к нему членов антигитлеровской коалиции и прения по этому поводу на заседаниях конференции.

Третье заседание Потсдамской конференции. 19 июля 1945г.
Черчилль, с присущей ему театральностью, изобразил осуждение и даже ненависть к испанскому диктатору. Но когда Сталин поднял вопрос о разрыве дипломатических и торговых отношений Великобритании с Испанией, Черчилль выразил несогласие. Он заявил, что это вмешательство во внутренние дела суверенного государства, что даже Мировая организация, созданная в Сан-Франциско ( ООН ), отрицательно относится к вмешательству в дела других стран и это идёт вразрез с принятым уставом Международной организации. К тому же, продолжал Черчиль, такие меры приведут к объединению испанского народа вокруг диктатора, вместо того, чтобы заставить их отойти от Франко. И самый главный аргумент:
«У нас очень долгое время существовали торговые отношения с Испанией, они нам поставляют апельсины, вино и некоторые другие продукты, мы, в свою очередь, поставляем им нашу продукцию. Если наше вмешательство не приведет к желанным результатам, то я не хотел бы, чтобы эта торговля была поставлена под угрозу».

Трумэн так же занял позицию невмешательства:
«У меня нет сочувственного отношения к режиму Франко, но я не хочу участвовать в испанской гражданской войне. Для меня достаточно войны в Европе. Мы были бы очень рады признать другое правительство в Испании вместо правительства Франко, но я думаю, что это такой вопрос, который должна решать сама Испания».

Сталин же наоборот выразил категоричность в этом вопросе. Он говорил о том, что режим Франко в том виде, в каком он существовал тогда, оставлять было опасно, что нужно использовать любые средства, в том числе и дипломатического порядка, чтобы показать испанскому народу, что члены коалиции не на стороне Франко, а на стороне испанского народа.
Сталин:
«Значит, в Испании все останется без перемен? А я думаю, что режим Франко укрепляется и этот режим питает полуфашистские режимы в некоторых других странах Европы. Нельзя забывать, что режим Франко навязан испанскому народу извне, а не представляет собой режима, сложившегося из внутренних условий.
Вы прекрасно знаете, что режим Франко был навязан Гитлером и Муссолини и является их наследием. Уничтожая режим Франко, мы уничтожаем наследие Гитлера и Муссолини. Нельзя также упускать из виду и того, что демократическое освобождение Европы к чему-то обязывает.
Я не предлагаю военного вмешательства, я не предлагаю развязывать там гражданскую войну. Я бы только хотел, чтобы испанский народ знал, что мы, руководители демократической Европы, относимся отрицательно к режиму Франко. Если мы об этом в той или иной форме не заявим, испанский народ будет иметь право считать, что мы не против режима Франко. Он может сказать, что, поскольку мы не трогаем режима Франко, значит, мы его поддерживаем».
Сталин напомнил своим коллегам, что общественное мнение в некоторых странах Европы и Америки , как это видно из печати, симпатизирует режиму Франко, а если сейчас союзники пройдут мимо этого вопроса, то может сложиться впечатление, что страны победительницы потворствуют режиму Франко. Как выразился Иосиф Виссарионович «Это большое обвинение против нас. Я бы не хотел фигурировать в числе обвиняемых».
Черчилль в ответ на это заявил, что вас никто не может в этом обвинить, потому что у вас нет с Испанией дипломатических отношений, что вы, мол, беспокоитесь.
Сталин:
«Но у меня есть право и возможность поставить этот вопрос и разрешить его. Откуда люди могут знать, что Советский Союз сочувствует или не сочувствует режиму Франко? Принято думать, что "большая тройка" может решать такие вопросы. Я состою членом "большой тройки" так же, как президент и премьер-министр. Имею ли я право молчать насчет того, что творится в Испании, насчет режима Франко и насчет той большой опасности, которую этот режим представляет для всей Европы? Это было бы большой ошибкой, если бы мы прошли мимо этого вопроса и ничего об этом не сказали».

Сталин также напомнил Премьер-министру, что Англия пострадала от действий франкистский Испании, ведь Франко предоставил испанские берега для немецких подводных лодок, а Черчилль пытался показать такое отношение Сталина к Франко, как обиду на то, что тот послал на восточный фронт «голубю дивизию».

Сталин:

«Но я бы не хотел, чтобы этот вопрос рассматривался с точки зрения какой-то обиды. Не в "голубой дивизии" дело, а в том, что режим Франко представляет серьезную опасность для Европы. Поэтому я считаю, что надо что-то предпринять против этого режима. Если разрыв дипломатических отношений не годится, я не настаиваю на этом. Можно найти другие средства. Нам стоит только сказать, что мы не сочувствуем режиму Франко и считаем справедливым стремление испанского народа к демократии, – нам стоит только это сказать, и от режима Франко ничего не останется. Уверяю вас.
Я предлагаю: пусть министры иностранных дел поговорят о том, нельзя ли придумать другую, более мягкую и эластичную форму для того, чтобы дать понять, что великие державы не поддерживают режима Франко».

Черчилль:
«Я был бы против этого. Мне кажется, что это такой вопрос, который должен решаться в этом зале.

Далее Сталин и Трумэн ещё раз подтвердили своё согласие на предварительное рассмотрение министрами иностранных дел мер воздействия на режим Франко. Но Черчилль снова твердил про вмешательство во внутренние дела суверенного государства.
Сталин: — Это не внутреннее дело, режим Франко представляет международную опасность.
Черчилль: — Это всякий может сказать о режиме любой страны.
Сталин: — Нет, такого режима, как в Испании, не существует в любой другой стране, не осталось больше такого режима ни в одной стране Европы.
Черчилль: — Португалию можно было бы осудить за диктаторский режим.
Сталин: — Режим Франко создан извне, в порядке вмешательства Гитлера и Муссолини. Ведёт себя Франко очень вызывающе, он укрывает у себя нацистов. Я не ставлю вопроса о Португалии.

Сталин, Трумэн и Черчилль во время Потсдамской конференции .

Черчилль настаивал на том, что согласованные действия «большой тройки» направленные против режима Франко только укрепят его, и что Англия продолжит торговать с Испанией, но Франко поддерживать не будет.
Как выразился Черчилль: «Я не могу советовать парламенту вмешиваться во внутренние дела Испании».
В общем позиция, которой придерживался Черчилль, заключалась в том, что Испания — это страна, которая не была вовлечена в войну и не является страной-сателлитом, она не была освобождена союзниками, а значит союзники не могут вмешиваться во внутренние дела этого государства.
Ещё в Тегеране Черчилль продемонстрировал своё неоднозначное отношение к фашистам, неадекватно отреагировав на слова Сталина о будущем правосудии над нацистскими преступниками.
Вспоминает В. М. Бережков ( переводчик ):
«Его лицо и шея побагровели, глаза налились кровью. Размахивая руками, он выкрикнул:
— Подобный взгляд коренным образом противоречит нашему английскому чувству справедливости! Англичане никогда не потерпят такого массового наказания».
Это при том, что к тому моменту уже была подписана самим же Черчиллем Декларация глав правительств трёх держав антигитлеровской коалиции ( 3 ноября 1943 г. ) «Об ответственности гитлеровцев за совершаемые зверства».

В итоге лидерам стран победительниц удалось договориться о передаче испанского дела на рассмотрение министрам иностранных дел и разработку совместной декларации, которая давала бы оценку режима Франко и осуждала бы режим.
После совещания министров иностранных дел, мера воздействия на Франко вышла очень деликатная, заключалась она в недопущении Испании в состав Организации Объединенных Наций до тех пор, пока в Испании существует диктаторский режим. Вот такая своеобразная борьба с фашизмом.